Линия фронта
Шагнешь в зазеркалье и канешь вдруг в Лету,
уже безучастной к оставленным где-то
простым атрибутам домашнего быта —
тобой не замечен их явный избыток.
Шагнешь по тропе, как по линии фронта.
Два мира зависли — тоскуют о ком-то.
И только Горшечник не то, чтобы судит,
бессменно вращает гончарный круг судеб.
В пробоины света шагнешь, как на плаху,
в горсти не зажавши ни пропуск, ни плату.
Изымется всё мало-мальски земное.
Ни в райские кущи, ни в холод зимовья
душе твоей вечной не взять их с собою.
Два мира зависли пронзенных любовью
Ave, Земля
Топай, Земля-Корова!
С яблоком в натюрморте.
Топай, покуда слово
бьётся в твоей аорте.
Вымя твоё налито.
Сочны густые травы.
Огненные болиды
в ночь салютуют — Ave!
Блюдо луны из Гжели
с синими петухами.
Сыплется звёздный жемчуг —
с неба Корове. Ave!
Топай, Земля-Корова!
Колокол твой глаголет.
Топай, покуда слово
бьётся аортой в Боге.
Пастушок
Мы тщетно ищем в русле наших рук
течение любви, а в слове звук…
На том конце, где свет рассеет тьму,
где врачевать судьбу не нам — Ему,
на том конце совсем иные дали…
Вселенные, как мячики, катались
и мальчик всё дудел в свою дуду…
… и ты шепнёшь себе: Иду, иду …
* * *
Ты — опора и цель, и свидетель распада.
В каждом вепре Ты — битва, а в имени — слог.
Мы, в забвенье, глядим в отражение сада,
Там, где корни, как змеи, ползут в небосклон.
Ты — огонь и священное место обряда,
Ты — бессмертие каждого, каждого смерть.
Кровь твоя там, где брат замахнётся на брата,
На земле, запекаясь, рыжеет, как медь.
Твоё вечное семя — залог воскрешенья.
Ты — причина причин, майский дождик из туч,
Под окном распустившийся кустик сирени
И на мокром листе притаившийся луч.
Подношение огня
Купола изнутри излучают покой.
Под сапфировым небом, где крылья и лики,
в рыжей глиняной лодке, лодчонке, такой,
что повторно не служит, свеча-повилика
оплела её край. И спускаясь с руки
мой огонь уплывал по неведомым рекам.
Возгорались в глазах черных звезд угольки
у Божеств смоляных мезозойского века.
* * *
Ребёнок взял цветной мелок.
Рисует звёзд натёк на небе.
Путь млечный, каждый позвонок
у тощих в лежбищах медведей.
И отсверк зорь зелёных там же.
И с пастбищ ягельных олени —
на рожках свет, как флёрдоранж,
цвет померанца в день весенний.
Чужих планет кочевья он
рисует крапинами, алым.
И пастушка с котомкой в сон
склонит, и весь рисунок шалый,
и немудрящий прост, как слог,
как лепет первый, дух медвяный
Мелком цветным рисует Бог
наш мир, собой же осиянный.
Вечность
Под пеплом тучи плавится закат.
И сотни новых звёзд готовы к лёту.
Плутует вечность, и за кадром кадр сменив,
не оголится ни на йоту.
С причала наблюдаю как река,
у кромки коронованная лесом,
темнеет миг за мигом, но пока
ещё в ней апельсиновые всплески
я сознаю — вот райский уголок!
Удобный случай — время одурачить.
Но катится Вселенной колобок.
И вечность снова все переиначит.