noimage
<p>В одном месте Толстой рассказывает трогательную историю об одном из учеников Будды, который дорогой увидел собаку — всю в ранах, кишащих червями. Ученик освобождает несчастное животное от его мучителей и продолжает затем свой путь. Вдруг он вспоминает, что черви остались без пищи, и возвращается, вырезает у себя из ноги кусок мяса и кладет его червям, чтобы они жили. После этого он уходит со спокойной душой. В этой истории, где сострадание доведено до апогея, Толстой показывает, что у этого чувства нет пределов и что, заглушая сострадание, мы совершаем грех, исключая возможность стать по-настоящему счастливым.</p>

Основы духовной практики для Толстого выражаются в отказе от любых форм насилия, курения, пьянства, праздного времяпрепровождения и в перенесении жизнедеятельности человека из города в деревню. «Земледелие, огородство и садоводство — вот занятия, достойные человека. Утонченная культура со всеми ее нездоровыми придатками сама собой уступила бы место более здоровой». «Где счастье, — спрашивает Толстой, — которое способен испытывать человек от общения с природой, с Богом? В жизни современных людей нет места этому счастью. Мы лишены не только свежего воздуха, лесов, лугов и полей, мы стали рабами семьи, обязанностей, чувств, мы стали рабами своего тела. Люди похожи на заключенных, они не выносят солнца, днем задергивают шторы, подстилают под ноги теплые ковры. Сидят при искусственном свете, портят желудки изысканной едой и напитками, вдыхают густой табачный дым и слушают искусственную музыку». «Что за счастье, — спрашивает Толстой, — счастье и здоровье заключенных в тюрьму?» Этика Толстого неразрывно связана с верой. Но истинная вера, по мнению самого писателя, связана с отказом от чувственных наслаждений. Отсюда, — отмечает Толстой, — ненависть людей к такой вере и привязанность к обычной, гибкой вере, которой иногда становится сегодня христианство. «Христианство — это нравственность с бифштексом», — утверждает писатель, и оказывается отлученным от церкви…

«Истинное благо человека — не в утонченности культуры, искусственно взвинчиваемой все выше. Что пользы для души в современной технике, в науке, в искусстве, в религии, если нет веры в Бога, если мы теряем себя самих?»

Мы все живем так, как будто уже достигли бессмертия. С удивительной легкостью лишаем жизни других живых существ, от которых, по сути, мало чем отличаемся, и грезим о собственном бессмертии. Это, по меньшей мере, нелогично. Бог — отец, а мы все, обитатели этой планеты, — его дети. Таков духовный смысл вегетарианства Толстого.

Светлана Яроцкая