noimage
<p>Когда Экзюпери был маленький, он любил подолгу смотреть на звёзды. Товарищи по колледжу прозвали его за это Лунатик… Вы любите смотреть на звёзды? Любили когда-нибудь? Помнится, меня это зрелище просто завораживало в детстве. Я подолгу рассматривал эту бездну над головой и мечтал, мечтал!.. О чём? Не помню уже. Вырос я… И, к сожалению, не умею увидеть барашка сквозь стенки ящика… Наверно, я старею.</p>

Иногда на меня что-то находит… Что-то такое, непонятное. И мне начинает казаться, что я свалился с неба. С другой планеты. Что вот это всё — когда я парил сквозь облака и рассекал лазурь острыми взмахами рук, словно крыльями — что это всё не обрывки какого-то волшебного сна, от которого я проснулся, весь дрожа. Что это всё правда. И тогда мне хочется смеяться и плакать одновременно! Мне хочется прыгать по комнате, словно солнечному зайчику, мне хочется бросаться людям на шею, мне хочется петь! Петь громко-громко. Чтобы там, откуда я свалился — услышали…

* * *

31 июля 1944 года с боевого задания в тыл противника не вернулся американский дальний разведчик-истребитель «Лайнинг» Р-38. Он должен был сфотографировать стратегически важные объекты вблизи Лиона перед высадкой войск союзников на оккупированную нацистами территорию Франции.

Пилотом этого самолёта был Антуан де Сент-Экзюпери. Военные сводки коротко доложили: пропал без вести. Спустя пятьдесят лет, в 1998 году рыбаки выловили в Лионском заливе именной браслет писателя. С тех пор французское правительство организовывало одну за другой поисковые экспедиции. В 2000 году аквалангисты обнаружили на дне залива обломки P-38, но оказалось, что это другая машина. Наконец, в 2004 году французские подводные спасатели нашли обломки его самолёта. По одной версии — в летящем на большой высоте истребителе отказала кислородная система, по другой — сам писатель, которому уже было 44, и у которого было не одно ранение после авиационных аварий, почувствовал себя плохо.

По данным немецких военных архивов, в тот день ни зенитные части, ни истребители люфтваффе не сбили в районе Марселя ни одного самолета.

Сам Экзюпери не любил войны. «Война — это не подвиг. «Война — болезнь. Вроде тифа» — писал он в одной из своих книг. Тем ни менее с первых дней войны, которая для Франции началась в 1940 году, он стремится на фронт. И поскольку был профессиональным лётчиком — облетел весь мир от Сахары до Анд на почтовых линиях компании «Аэропосталь» — его, несмотря на плохое здоровье и уже достаточно немолодой для полётов возраст, сразу же зачисляют в эскадрилью разведчиков 2/33. Потому что все воздушные профи — наперечёт. После разгрома французских войск летом 1940-го года Экзюпери уезжает в Америку. Здесь он много пишет. Здесь из под его пера выходит «Маленький принц», самая чудесная из всех его книжек. Но Экзюпери всё равно рвётся туда, на передовую, где разрываются бомбы и решаются судьбы мира. «Ты хорошо знаешь, что я не люблю войну, но для меня невыносимо оставаться в тылу, когда другие рискуют жизнью,» — пишет он другу.

Когда Экзюпери был маленький, он любил подолгу смотреть на звёзды. Товарищи по колледжу прозвали его за это Лунатик… Вы любите смотреть на звёзды? Любили когда-нибудь? Помнится, меня это зрелище просто завораживало в детстве. Я подолгу рассматривал эту бездну над головой и мечтал, мечтал!.. О чём? Не помню уже. Вырос я… И, к сожалению, не умею увидеть барашка сквозь стенки ящика… Наверно, я старею.

Очень удивился, узнав, что «Маленький принц» — одна из самых популярных и издаваемых книг на планете. Я-то думал, что её любят только такие сентиментальные идиоты, со всякими романтическими бреднями в голове, вроде меня. Но оказывается, его общий тираж превысил 80 млн. Сказку перевели на 117 языков мира. И продолжают переводить. Оказывается, не одному мне так не хватает Маленького Принца…

В который раз перечитываю его, и в который раз плачу…

— Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом — смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру…

Лис замолчал и долго смотрел на Маленького принца. Потом сказал:

— Пожалуйста… приручи меня!

Я и вправду очень сильно сдал за последнее время. Уже не люблю смотреть в небо. И не понимаю карапузов во дворе, которые часами ковыряются в луже, воображая себя адмиралами свирепой морской схватки. Дети должны быть очень снисходительны к взрослым. Тоска по детству, тоска по чистоте и беззаботности, тоска по лужам, в которых прячутся моря, — не это ли так притягивает людей всей Земли к этим волшебным страницам?

Но, всё-таки, иногда на меня что-то находит. Такое случается всё реже и реже, но…

…На моей планете было тёплое солнце. Оно разливалось по горизонту абрикосовым вареньем, стекало по облакам и — прямо в рот! Так вкусно.

Ещё там были мудрые пастухи. У них были спутанные седые бороды и посохи. И когда ты встречал их в своих странствиях, они всегда делили с тобой своей узелок с едой, в котором оказывался вкуснейший домашний сыр и всякая домашняя выпечка, тоже неземная: качори, самосы, гулабы… Эти мудрые пастухи слушали тебя, глядя прямо в глаза — так, что ты утопал в их взгляде. И ты чувствовал с ними себя так легко! Тебе не хотелось что-то утаивать от них, чувство неловкости или злобы не сжимало спазмом тебе горло. Ты рассказывал им свою жизнь, а они отвечали тебе старинными притчами, в которых, как в зеркалах, отражалась твоя судьба. Ещё там было много улыбок. Они бродили по планете, как дети, перелетали с места на место, как бабочки, приставали ко всем прохожим, как игривые котята. И те, к кому они приставали, сразу приобретали глупые физиономии и начинали улыбаться до ушей. Или безудержно хохотать. Хохотать, хохотать, хохотать — до слёз!

— Ах, малыш, малыш, как я люблю, когда ты смеешься!

— Вот это и есть мой подарок… это будет, как с водой…

— Как так?

— У каждого человека свои звезды. Одним — тем, кто странствует, — они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для ученых они — как задача, которую надо решить. Для моего дельца они — золото. Но для всех этих людей звезды — немые. А у тебя будут совсем особенные звезды…

— Как так?

— Ты посмотришь ночью на небо, а ведь там будет такая звезда, где я живу, где я смеюсь, — и ты услышишь, что все звезды смеются. У тебя будут звезды, которые умеют смеяться!

Я уже стал потихоньку забывать эту планету. Время, проведённое на Земле, год за годом, стирает память о ней.

Иногда она приходит ко мне как мать — во сне. И тогда утром я просыпаюсь и обнаруживаю, что вся моя подушка — мокрая.

Я хочу домой. Туда, на эту планету. Здесь Земля — огромный базар, в котором все наперебой расхваливают свой товар и зазывают тебя насладиться тем, что у них на прилавке. Но вот только цена большая!

Цена — забвение. Ты разучаешься любить, чувствовать другого, ты обрастаешь толстой морщинистой кожей…

Не всё ли равно? С голой задницей ли ты, никем ни в грош не ставленый, склонённый над кровоточащей раной собственного одиночества, униженный и не смеющий высунуться даже на полмиллиметра, или ты успешный, пользующийся вниманием, талантливый, парализующий своей красотой и овеянный легендами во плоти… Все подвластны существующему порядку вещей, а существующий порядок вещей таков, что в этом мире любви и постоянства нет. Здесь есть лишь леденящая нехватка любви и неумолимое увядание.

Я развязал его неизменный золотой шарф. Смочил ему виски и заставил выпить воды. Но я не смел больше ни о чем спрашивать. Он серьезно посмотрел на меня и обвил мою шею руками. Я услышал, как бьется его сердце, словно у подстреленной птицы. Он сказал:

— И я тоже сегодня вернусь домой.

Потом прибавил печально:

— Это гораздо дальше… и гораздо труднее…

Пожалуйста, родные мои, друзья, все-все, кто мне дорог, и кому дорог я. Леша — ты сам тоже… Берегите минуты, отмеренные вам временем. Не соглашайтесь потратить их ни на что иное, кроме как на это… То, что сможет насытить самую главную, запрятанную очень глубоко потребность души: прийти однажды, отворить калитку и сказать: «Я вернулся. Я так долго Тебя не видел. Мне было очень плохо без Тебя».

Броситься на землю, и зарыдать от счастья. Рыдать, рыдать, рыдать — пока последние картины этого несчастного мира, твоих подлостей, камней, придавливающих столько жизней тебя к земле — всего этого кошмара вне любви — не смоют радостные слёзы раскаяния…?

Алексей ТИТОВ